Учение св григория богослова. Жизнь и учение святителя григория богослова. Ипостасные свойства Бога Святого Духа

Лекции по пастырскому богословию Маслов Иоанн

Учение св. Григория Богослова (326–389)

Св. Григорий Богослов вел строгую жизнь и не стремился к достижению какой-либо церковной должности. Его душа горела огнем Божественной любви к уединению. Но получилось по-другому. Отец Григория Богослова, будучи епископом, вопреки желанию своего сына рукоположил его в сан пресвитера. Это настолько потрясло душу св. Григория, что он тайно ушел к своему другу Василию Великому в г. Понт. Прожив там некоторое время, успокоившись немного, он решил возвратиться снова на свою родину и занять тот приход, куда был рукоположен. Здесь он пред своей паствой произносит три слова; в первом, приветствуя всех с великим праздником Воскресения Христова, просит себе прощения у оскорбленных его удалением; во-втором - с кротостью и любовью обличает тех, которые не желают слушать его и, наконец, в третьем излагает учение о важности и высоте пастырского служения, его великой трудности и ответственности, обязанностях, необходимости как практического, так и теоретического приготовления к этому служению. Здесь же резко осуждаются принимающие сан священства без предварительной подготовки к нему.

Но хотя, по учению Григория Богослова, пастырское служение и трудное, однако оно необходимо в Церкви Христовой по Божественному установлению. Для лучшего понимания св. отец приводит в пример целесообразность человеческого организма: "Как в том, - говорит он, - иное начальствует и как бы председательствует, а иное состоит под начальством и управлением, так и в Церкви… Бог постановил, чтобы одни, для кого сие полезнее… оставались пасомыми и подначальными, а другие, стоящие выше прочих по добродетели и близости к Богу, были пастырями и учителями к совершению Церкви и имели к другим такое же отношение, какое душа к телу и ум к душе, дабы то и другое, недостаточное и избыточествующее, будучи подобно телесным членам, соединено и сопряжено в один состав, совокуплено и связано союзом Духа, Самого Христа - нашей Главы". - "Не у всех членов один образ действования, хотя и все одинаково имеют нужду друг в друге… Так, глаз не ходит, но указывает путь; нога не смотрит, но переступает и переносит с одного места на другое; язык не приемлет звуков, ибо это дело слуха; ухо не говорит, потому что это дело языка… То же и у нас - в общем теле Христовом". "Поэтому не думаю, чтобы безначалие и беспорядок были полезнее".

Говоря о необходимости пастырского служения в Церкви Христовой и неуклонении от этого призвания, св. отец советует в то же время принимать этот высокий сан лицам, подготовленным и чистым душой и телом. "Кто возьмется, - спрашивает святитель, - как глиняное какое-нибудь изделие, изготовляемое в один день, образовать защитника истины, который должен стоять с ангелами, славословить с архангелами, возносить жертвы на горний жертвенник, священнодействовать со Христом, возсозидать создание, восстановлять образ Божий, творить для горнего мира и - скажу более - быть богом и творить богами? Знаю, чьи мы служители, где мысами поставлены и куда готовим других. Знаю величие Божие и человеческую немощь, а вместе и силу. Небо высоко, земля же глубока (Прит. 25, 3). И кто из низложенных грехом взойдет на небо? Кто, обложенный еще дольним мраком и грубой плотью, может целым умом ясно созерцать всецелый Ум; находясь среди непостоянного и видимого, вступить в общение с постоянным и невидимым?" "Величие, высота, достоинство, - говорит св. Григорий Богослов, - чистые существа, с трудом вмещающие сияние Бога… Которого во всем и вне всего, Который есть всякая доброта и выше воякой доброты… таков должен быть невестоводитель, уневещивающий души. И боюсь, чтобы, связав мне руки и ноги, не извергли меня из брачного чертога, как не имеющего на себе брачного одеяния и нагло вторгшегося в круг возлежащих там".

Высота пастырского служения требует от священнослужителя и высоких качеств в личной жизни, посредством которых он может привлекать ко опасению и других. Пастырь, по мысли св. отца, должен проводить свою жизнъ строго и без пороков, подавая тем самым пример пастве. "Пастырь, - пишет святитель, - подобно серебру и золоту обращаясь всюду, во всяком обстоятельстве и деле не должен звучать, как поддельная и нечистая монета… Иначе тем большее произойдет зло, чем над большим числом людей он будет начальствовать… Но как удобно ткань принимает в себя невыводимую краску и близкие вещи занимают одна от другой зловоние или благовоние, так подчиненные… принимают в себя пороки начальства… Таким образом, порочному принимать на себя пастырство значило бы только усиливать зло и порок в мире" (ср. Агг. 2, 13–14).

По учению св. отца, добрая и примерная жизнь пастыря должна быть признана первым, главнейшим и неприменным средством пастырского воздействия, потому что метод наглядного обучения есть самый естественный и действенный. "Или вовсе не учи, - говорит Григорий Богослов, - или учи доброй жизнью. Иначе будешь одной рукой притягивать, другой отталкивать… Меньше потребуется слов, если делаешь что должно, живописец больше учит картинами… Особенно вам, служители алтаря, - продолжает он, - советую не быть оком, исполненным тьмы, чтобы не оказаться первыми в порочной жизни… Будь более привязан к Богу, чем стой за учение о Боге. Всякое слово можно оспаривать словом, но жизнь чем оспоришь!".

Пастырь должен быть среди своих пасомых, как военачальник среди солдат, сиять славой и добродетельной жизнью, чтобы, как говорит святитель, - не подать другим преткновения или соблазна, не погрешая и даже не подавая подозрения, сколько сие возможно".

"Кому вверено сие (пастырство), - учит св. Григорий, - тот не только должен быть непорочным… но должен отличаться добродетелью… Он обязан не только изглаживать в душе своей худые образы, но и напечатлевать лучшие, чтобы ему превосходить других добродетелью больше, нежели сколько он выше их достоинством. Он должен не знать даже меры в добре и в восхождении к совершенству, почитать не столько прибылью то, что приобретено, сколько потерянным то, что не достигнуто, пройденное же обращать всегда в ступень к высшему и не высоко думать о себе, если и многих превосходит, но признавать уроном, если не соответствует в чем сану". Если в обыкновенном человеке, по мысли св. отца, считается пороком то, что произведено им худого, и заслуживает наказания и строго истязуется законом, то в пастыре даже и то уже порок, что он не достигает возможного совершенства и не преуспевает в добре. "В начальнике и предстоятеле, - говорит Григорий Богослов, - и то уже порок, если не многим он превосходит простолюдина, если не оказывается непрестанно лучшим и лучшим".

Говоря о пастырской высоте и добродетельной жизни, св. Григорий Богослов требует от кандидатов священства приготовления души заранее, испытания ее со всех сторон нравственного совершенства. Готовясь на это великое служение, по мысли св. отца, "надобно прежде самим очиститься, потом уже очищать… стать светом, потом просвещать, приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать". Тому, кто ищет сан священства, не искоренив из своей души пороки, святитель советует "учиться умерять гнев, обуздывать язык, уцеломудрить око, укрощать чрево и попирать земную славу… Вести такую любомудрую жизнь лучше, нежели принять на себя власть и управление душами, и, когда еще сам не научился быть хорошим пасомым, не очистил, как должно, душу свою, обязаться должностью править паствой". Далее святитель считает "чуждыми, незаконными и недостойными сана тех священников, которые, приступая к священству, ничего не привносят с собою; нимало не потрудившись для добродетели, оказываются вместе и учениками и учителями благочестия и когда сами еще не очистились, начинают очищать других". И действительно, как паства сохранит себя в чистоте, когда ее пастырь погрязает в нечистоте? Ведь дурной пример гораздо сильнее, чем добрый, оказывает влияние на окружающих и без всяких трудов усвояется ими. Поэтому пастырю Церкви, по мысли святителя, нужно очистить свою душу от всех пороков, и тогда он сможет вести свою паству по пути спасении. Для этого нужно пастырю глубоко изучить души своей паствы и уметь дать соответственно ее запросам указания и врачевания.

Святой Григорий Богослов, для лучшего понимания в руководстве паствой и исцелении ее, приводит сравнение с лечением тела. Трудно вылечить тело, но душу "еще труднее, а вместе и предпочтительнее, - и по свойству врачуемого, и по силе знания, и по цели врачевания. Одно трудиться над телами, над веществом, которое непременно разрушится и подвергнется своей участи, хотя теперь с помощью искусства и преодолевается происшедшее в нем расстройство… А другое - оказывать попечение о душах, которые произошли от Бога и божественны, которые причастны горнего благородства и к нему поспешают… Врачующий тело принимает во внимание место, случай, возраст, время года и тому подобное, дает лекарства, предписывает образ жизни, предостерегает от вредного, чтобы прихоти больного не воспрепятствовали искусству; иногда же, когда и над кем нужно, употребляет прижигания, резание и другие еще более жестокие способы лечения. Хотя все это, - пишет святитель, - оказывается очень трудным и тяжелым, однако же не столько, как врачевать нравы, страсти, поведение, свободное произволение и все в нас тому подобное; исторгать, что приросло к нам зверского и дикого, а на место сего вводить и укоренять все, что есть кроткого и благородного, установлять надлежащее отношение между душой и телом… Охраняемое врачом тело нимало не злоумышляет и не ухищряется против средств, употребляемых искусством… а в нас мудрование, самолюбие и то, что не умеем и не терпим легко уступать над собою победу, служат величайшим препятствием к добродетели и составляют как бы ополчение против тех, которые подают нам помощь. Сколько надлежало бы прилагать стараний, чтобы открыть врачующему болезнь… Мыто рабски скрываем грех… то под различными предлогами извиняем в себе его… то, заградивши слух… принимаем все меры, чтобы не слышать гласа обвиняющих (Пс. 57, 5–6) и не пользоваться врачевствами, которыми исцеляется душевный недуг; то, наконец, явно не стыдимся ни греха, ни врачующих грех, идем, как говорится, с открытой головой на всякое беззаконие… Посему-то полагаю, - пишет св. отец, - что наше врачебное искусство гораздо труднее, а, следовательно, и предпочтительнее искусства врачевать тело… Что касается до цели того и другого врачевания, - говорит святитель, - то цель одного - или сохранить здоровье, когда оно есть, или возвратить, когда оно утрачено… Но цель другого врачевания - окрылить душу, исхитить из мира и предать Богу, сохранив образ Божий, если цел, поддержать если в опасности, обновить, если поврежден, вселить Христа в сердце (Еф. 5, 17) Духом; короче сказать, того, кто принадлежит к горнему чину, соделать богом и причастником горнего блаженства". Забота врача о теле больного, по мысли св. отца, заключается в том, чтобы продлить его жизнь на земле и облегчить тяжелые страдания болезненного тела, но "врач духовный должен предохранять человека от вечной смерти; вот почему он постоянно находится в опасности утратить спасение души, души блаженной и бессмертной, которая будет вечно или наказываема за порочность или прославляема за добродетель".

Прекрасную картину сравнения духовного врачевания с телесным св. Григорий Богослов заканчивает тем, что говорит: "Сколько пастырю нужно умений и опытности для того, чтобы дать соответствующие указания той или иной душе для ее спасения!" Поэтому, по учению святителя, "как телам неодинаковые даются лекарства и пища… так и души врачуются различным образом и способом… Одних назидает слово, другие исправляются примером. Для иных нужен бич, а для других узда, ибо одни ленивы и неудобоподвижны к добру, и таких должно возбуждать ударами слова; другие сверх меры горячи духом и неудержимы в стремлениях, подобно молодым, сильным коням, бегущим далее цели, и таких может исправить обуздывающее и сдерживающее слово. Для одних полезна похвала, для других укоризна; но та и другая - вовремя; напротив того, без времени и без основания они вредят. Одних исправляет увещание, других выговор, и последний - или по всенародному обличению или по тайным вразумлениям. Ибо одни привыкли пренебрегать вразумлениями, сделанными наедине, но приходят в чувство, если укорять их при многих; другие же при гласности обличения теряют стыд, но их смиряет теплый выговор… Иные, надмеваясь мыслию, что дела их тайны, о чем они и заботятся, считают себя умнее других, и в таких надобно тщательно наблюдать все, даже самые маловажные, поступки; а в других лучше иного не замечать и, как говорится, видя не видеть и слыша не слышать… Иногда нужно гневаться, не гневаясь, оказывать презрение, не презирая, терять надежду, не отчаяваясь, сколько сего требует свойство каждого; других должно врачевать кротостию, смирением и соучастием в их лучших о себе надеждах… Хвалить или осуждать должно у иного достаток и могущество, а у другого - нищету и расстройство дел. От сего столько труда доброму пастырю, обязанному хорошо знать души своих пасомых и быть вождем их по закону прямого и справедливого пастырства, которое было бы достойно истинного нашего Пастыря".

Это, конечно, требует большого труда и много уменья, потому что, по словам святителя, "править человеком, самым хитрым и изменчивым животным, - действительно есть искусство из искусств и наука из наук".

Далее святитель советует пастырям быть ревностными проповедниками Божественной истины, которая требует много трудности, осторожности и осмотрительности. "Что касается до самого разделения слова… то, если кто другой приступает к делу сему с дерзновением и почитает это доступным для всякого ума, я дивлюсь многоумию (чтобы не сказать: малоумию!) такого человека. Для меня кажется, - говорит святитель, - не простым и немалого духа требующим делом - каждому давать во время житомерия (Лк. 12, 42) слова и с рассуждением вести домостроительство истины наших догматов". Чтобы вести беседы о догматах, о их возвышенных понятиях, пастырю, по мысли св. отца, "всегда потребен Дух, при одном содействии Которого и можно только о Боге мыслить, и говорить, и слушать". Трудность пастырского проповедания заключается в том, что слушающие его бывают люди различного и состояния, и возраста, и пола, и способностей. "В многочисленном собрании люди всякого возраста и разных способностей, - пишет св. Григорий Богослов, - которые, подобно многострунному органу, требуют неодинаковых ударений, трудно тогда найти слово, которое бы всех назидало и озаряло светом ведения". Эти трудности с народом святитель уподобляет одному сложному, разнородному живому существу. "Поелику общее тело Церкви, - говорит св. отец, - подобно одному сложному и разнородному живому существу, слагается из многих и различных нравов и умов; то предстоятелю совершенно необходимо быть вместе как простые, относительно к правоте ко всем, так, сколько можно… многосторонним и разнообразным для приличного со всяким обращения, а равно способным к полезной со всяким беседе". Не все могут вместить, по мысли святителя, одинаково те истины, которые им преподаются. Но одного нужно питать млеком, другим давать твердую пищу, одним преподавать начальные истины, другим более глубокие и таинственные.

Чтобы внедрить в сердца слушающих эти таинственные истины, по мысли св. отца, пастырь должен быть духовным и в тоже время иметь умственное развитие и теоретическое приготовление. "Не знающему ни того, что должно говорить, ни того, что должно делать, - говорит святитель, - лучше учиться, нежели, не зная, учить… А посему брать на себя труд учить других, пока сам еще не научился достаточно, и, по пословице, на большом глиняном сосуде учиться делать горшки, то есть, над душами других упражняться в благочестии, по моему мнению, свойственно только людям крайне неразумным и дерзким - неблагоразумным, если они не чувствуют своего невежества; дерзким, если, сознавая оное, отваживаются на дело".

Развитое умозрение, по словам св. Григория Богослова, является могущественным спутником к горнему, содействует в деле спасения и создает добродетель. "Есть науки, - говорит святитель, - и им учатся, и на то нужно время, непрерывные труды и усилия, иногда надобно тратить деньги, приискивать людей, которые бы объясняли науку… а мудрость, которая все превосходит и заключает в себе все блага в совокупности… ужели почтем для себя столь легким и не затруднительным делом, что всякому стоит только захотеть, и будет мудрым? Большое невежество так думать", - замечает св. отец.

Затем святитель конкретно указывает кандидатам священства, какие они прежде должны изучать науки, чтобы стать истинными проводниками своих пасомых в жизнь вечную. Святой Григорий Богослов советует прежде всего знать Священное Писание. Чтение книг Священного Писания, по мысли св. отца, "очищает душу и тело, делает человека угодным для Бога храмом, органом, в котором ударяет Дух, песнопевцем Божией славы и Божия могущества… Через Него я образуюсь, прихожу в благоустройство, из одного человека делаюсь другим, - говорит святитель, - изменяюсь Божественным изменением". "Может быть, - говорит святитель, - извинили бы мы простолюдинов в незнании истин веры, если бы с ними случилось это; но как простить это учителю, который, если только не лжеименный, должен помогать в неведении другим? Если всякому непростительно не знать какого-либо римского закона, - пишет св. отец, - то не странно ли тайноводствующим ко спасению не знать начал спасения".

Хотя св. Григорий Богослов и обращает большое внимание на изучение Священного Писания, однако, вместе с тем, он считает, что для кандидата священства необходимо знать и светские науки. Полезно также "заниматься… красноречивыми произведениями витий, тонкими рассуждениями философов. Но со всем этим обращаться благоразумно; с мудростью собирать отовсюду полезное, с рассудительностью избегать всего, что в каждом писателе есть вредного, подражать в работе мудрой пчеле, которая садится на всякий цветок, но весьма умно берет с каждого только полезное". В пример светской учености св. Григорий Богослов приводит св. Василия Великого. "Какого рода наук ни проходил он, - говорит святитель, - это был корабль, столько нагруженный ученостью, сколько сие вместительно для природы человеческой". Далее святитель, обличая возражающих против светского образования христиан, в частности, кандидатов священства, упрекает их в невежестве. Эти лица, - говорит св. Григорий, - желают "видеть всех подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный (недостаток) и избежать обличения в невежестве". Познание светских наук, по мысли св. отца, нужно иметь пастырям для того, чтобы ум приучить к здравой, отчетливой и последовательной мыслительности, а также для успешного отражения нападений на христианство со стороны инакомыслящих, чтобы их же собственным оружием побеждать их.

Говоря о всесторонней подготовке к пастырскому служению и о его ответственности, святитель Григорий Богослов приводит несколько выдержек из ветхозаветных пророков, где за недостойное прохождение пастырских обязанностей следует наказание. "На меня, - говорит св. отец, - наводит великий страх, с одной стороны, блаж. Осия, когда говорит, что нас - священников и начальников - ожидает суд, а с другой стороны, божественный Михей, который не терпит, чтобы Сион созидаем был кровьми, Иерусалим неправдами… (Мих. 3, 11). Меня приводят в страх, - восклицает св. отец, - и укоряемые фарисеи… нам будет стыдно пред ними, если окажемся хуже их по своим порокам и услышим справедливые себе укоризны: змии, порождения ехиднины, вожди слепые, гробы, внутри полные скверны (Мф. 23, 24–33). Такие мысли не оставляют меня день и ночь, - говорит св. Григорий Богослов, - Сушат во мне мозг, истощают плоть… Сие смиряет наше сердце, полагает узы на язык и заставляет думать не о начальстве… но о том, как самому избежать грядущего гнева".

Вот почему св. Григорий Богослов в своих творениях и обличает тех пастырей, которые священный сан делают "средством к пропитанию" и считают "не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета". Таким образом, пастырь, по учению св. Григория Богослова, должен быть идеально чист от всех пороков и стараться врачевать вверенную ему паству. Он должен быть огненным столпом, освещающим путь в Царствие Божие.

Из книги Жития Святых - месяц январь автора Ростовский Димитрий

Из книги Правила Святой Православной Церкви с толкованиями автора Милош Епископ Никодим

Собор трех великих вселенских учителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого В царствование благоверного и христолюбивого царя Алексея Комнена , который принял царскую власть после Никифора Ботаниата , был в Константинополе великий спор об этих

Из книги Каноны Православной Церкви автора Граббе Епископ Григорий

Святого Григория Богослова о книгах Ветхого и Нового Завета. Святой Григорий Богослов, называемый также Низианзин, был сыном епископа. Обучаясь в Афинах, он подружился со Святым Василием Великим, с которым и жил в одной комнате. Предаваясь аскетическим подвигам, Святой

Из книги Полная история Христианской Церкви автора Бахметева Александра Николаевна

Святого Григория Богослова о книгах Ветхого и Нового Завета Св. Григорий Богослов, называемый также Низианзин, был сыном епископа. Обучаясь в Афинах, он подружил со Св. Василием Великим, с которым и жил в одной комнате. Предаваясь аскетическим подвигам, Св. Григорий хотел

Из книги Полная история христианской церкви автора Бахметьева Александра Николаевна

Глава XXVI Воспитание и молодость святых Василия Великого и Григория Богослова От великих подвигов отшельников, которые из любви к Господу жертвовали всеми радостями мира, перенесемся мыслью к тихой семейной жизни, проникнутой духом христинской веры. Бесконечно

Из книги Православные праздники автора Исаева Елена Львовна

Из книги Навстречу Христу. Сборник статей автора Мень Александр

ДЕНЬ ПАМЯТИ СВЯТИТЕЛЕЙ ВАСИЛИЯ ВЕЛИКОГО, ГРИГОРИЯ БОГОСЛОВА И ИОАННА ЗЛАТОУСТА 30 января/12 февраля В восточной церкви очень долго не стихали споры о том, кому из трех великих святителей нужно отдавать предпочтение. Мнения православных разделились. Одни превозносили

Из книги Лекции по патрологии I-IV века автора

ПОЭЗИЯ СВ. ГРИГОРИЯ БОГОСЛОВА Св. Григорий Богослов и его великие современники - учители Церкви, борцы за Православие, пастыри, писатели, литургисты, подвижники - оставили великое литературное наследство, ставшее одним из краеугольных камней христианской культуры. Св.

Из книги Жития Святых (все месяцы) автора Ростовский Димитрий

Краткий очерк жизни св. Григория Богослова Отец св. Григория Богослова - тоже Григорий - был епископ в Назианзе (или Диокесарии, ныне Ненизи), в юго-западной Каппадокии. Он известен не зрлько как отец своего знаменитого сына. Занимая высшие государственные должности,

Из книги Жизнь и учение св. Григория Богослова автора Алфеев Иларион

Литературная деятельность св. Григория Богослова Творения св. Григория Богослова распадаются на три группы: слова, письма и стихотворения. Слов св. Григория в настоящее время известно 45. В большей своей части они представляют действительно произнесенные слова,

Из книги Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие автора Епифанович Сергей Леонтьевич

Житие святого отца нашего Григория Богослова, патриарха Константинопольского Отечеством святого Григория Богослова была вторая, или южная Каппадокия, город Назианз , по имени которого он и называется Назианзином. Родители его были благородные и почтенные люди: отец

Из книги История Православной Церкви до начала разделения Церквей автора Победоносцев Константин Петрович

1. Сочинения св. Григория Богослова СловаСлова 1–3 = Grйgoire de Nazianze. Discours 1–3. Ed. J. Bernardi. SC 247. Paris, 1978.Слова 4–5 = Grйgoire de Nazianze. Discours 4–5. Ed. J. Bernardi. SC 309. Paris, 1983.Слова 6–12 = Grйgoire de Nazianze. Discours 6–12. Ed. M. - A. Calvet?Sebasti. SC 405. Paris, 1995.Слова 13–19 = Orationes XIII?XIX. PG 35, 852–1064.Слова 20–23 = Grйgoire de Nazianze. Discours 20–23. Ed.

Из книги Догматическая система святого Григория Нисского автора Несмелов Виктор Иванович

Богословие свв. Григория Богослова, Григория Нисского и Афанасия Великого Воззрения трех указанных отцов, связанные единством духа и направления, давали византийцам цельную картину миросозерцания. В общем они представляются в таком виде. На вершинах

Из книги Молитвенник автора Гопаченко Александр Михайлович

XIII. Молодость Василия Великого и Григория Богослова Василий Великий и Григорий Богослов были одновременно призваны на великое служение Церкви. С самых юных лет таинственно соединили их судьбы Божий - потому имена их нераздельны и в истории.Оба родились в Каппадокии. Оба

Из книги автора

I. Краткая характеристика св. Григория Нисского, как богослова–догматиста. Место св. Григория в ряду его знаменитых современников. Стремление его ввести в христианское богословие философский элемент; границы этого стремления и причины его. Достоинства и недостатки

Из книги автора

30 января Трех Святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого Тропарь, гл. 4 Яко Апостолов единонравнии и вселенныя учителие, Владыку всех молите, мир вселенней даровати и душам нашим велию милость.Кондак, гл. 2 Священныя и Благовещанныя

Книга, представленная вниманию читателей, посвящена великому богослову и изящнейшему поэту IV века святителю Григорию Богослову, его биографии и духовному наследию. Творения каппадокийского отца Церкви и поныне занимают центральное место в богословской науке Православной Церкви.

Книга знакомит читателя с основными аспектами тринитарного богословия, учением о молитве и боговидении, монашестве и браке, священстве и епископстве и др. Написанная живым и доступным языком, она адресована широкому кругу читателей.

Приводим отрывок из книги.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Я с большим вниманием и все возрастающим интересом прочел книгу иеромонаха Илариона (Алфеева) о святом Григории Богослове.

По своему подходу эта книга является редкостным вкладом не только в наше богословское познание одного из величайших святителей Православной Церкви, но и в раскрытие его личности как человека.

Слишком часто трактаты, посвященные великим богословам, оставляют в тени их духовное постепенное возрастание «от силы в силу», и у читателя создается ложное впечатление о том, будто они на широких, могучих крыльях возлетали на высоты богопознания. На самом же деле путь каждого из них был сложен: укорененный в вопрошаниях их времени, связанный с особенными свойствами их душевного и умственного строя, он в значительной мере зависел от богоданных встреч и поисков истины в сумерках современной им философской и богословской мысли. Не сразу находили они ответы на вопросы, рождаемые их собственными глубинными переживаниями и не только поставляемые им, как и всем их современникам, в недрах христианской об-щины, но и настойчиво вырастающие из блуждания мысли и прозрений их современников - и своих, и «внешних».

Книга отца Илариона с разительной ясностью раскрывает нам внутренний путь святого и постепенно проясняющееся видение им истины.

В наши дни, когда перед каждым верующим, как и перед всей Церковью, встают вопросы из глубин церковного сознания, а также поставленные миром в его агонии, метании и в его отчаянном искании ответов, ему доступных и понятных, - мы, верующие, должны научиться вслушиваться в вопрошания наших единоверных, а также людей, стоящих вне церковного опыта и молящих нас отвечать им на вопросы, которые они имеют право ставить и на которые мы обязаны отвечать творчески и с любовью.

Я надеюсь, что многие оценят вклад, сделанный отцом Иларионом в наше понимание путей православного богословия через писания святого Григория Богослова.

митрополит Антоний Сурожский

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Святитель Григорий Богослов - один из наиболее прославленных богословов Восточной христианской Церкви. Наряду с Василием Великим и Иоанном Златоустом, он почитается в Православной Церкви как «вселенский великий учитель и святитель». В византийскую эпоху, то есть в течение десяти веков (с V по XIV век), Григорий воспринимался как «богослов номер один»: сам термин «богослов» отождествлялся в Византии прежде всего с его именем. По «индексу цитируемости» сочинения Григория уступали только Библии. Так же как на библейские книги, на сочинения «Богослова» писали многочисленные комментарии и схолии, его Слова читались в церкви за богослужением, его сочинения переписывались от руки и имели самое широкое распространение. В формировании догматического учения Восточной Церкви Григорий Богослов сыграл решающую роль, и многие его сочинения вошли в золотой фонд христианской письменности.

Жизнь Григория совпала по времени с периодом возрождения христианской Церкви после трех веков гонений. После того как император Константин (306-337) издал Миланский эдикт, христиане получили легальный статус на территории Римской империи. Стремительный рост Церкви, начавшийся при Константине, продолжился при Констанции (337-361), который потворствовал арианской ереси. Краткое правление Юлиана Отступника (361-363) было отмечено попыткой возрождения язычества в качестве государственной религии, однако эта попытка не увенчалась успехом. Юлиан был последним языческим императором; его преемники Иовиан (363-364), Валент (364-378) и Феодосии (379-395), так же как и все последующие василевсы, были христианами. Феодосии был тем императором, который восстановил Православие после пятидесяти лет арианской смуты и утвердил Григория в качестве архиепископа Константинопольского.

Жизнь Григория делится на две части - до и после вступления на церковное служение. Его жизнь до крещения - сплошная цепь успехов и удач. Жизнь Григория после крещения и особенно после иерейской хиротонии, напротив, почти сплошь состоит из разочарований и бедствий. Церковная «карьера» Григория складывалась на редкость несчастливо: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен.

В облике Григория, каким он вырисовывается из его собственных сочинений, есть черты, могущие оттолкнуть читателя, привыкшего узнавать о святых только из житийной литературы. При знакомстве с автобиографическими сочинениями Григория может показаться, что он не был лишен гордости, обидчивости, злопамятности и других человеческих слабостей, плохо увязывающихся с христианским нравственным идеалом. Мы, однако, глубоко убеждены в том, что человеческие качества Григория нисколько не умаляют его достоинства как святого и учителя Церкви. Каждый святой был человеком, и особенно драгоценным представляется нам свидетельство святого о себе самом, благодаря которому мы соприкасаемся не с иконописным образом, но с живым человеком.

Величие Григория раскрывается не столько из внешних обстоятельств его жизни, сколько из его внутреннего опыта, который запечатлен на страницах его произведений. Несмотря на бурную жизнь, полную испытаний, тревог и внешних потрясений, он умел сохранять живую внутреннюю связь с Богом, обладал глубоким мистическим опытом. Он бесспорно, был одним из самых великих богословов, каких когда-либо знала христианская Церковь. О Григории как церковном деятеле, духовном писателе, богослове, философе и мистике пойдет речь в нашей книге, Настоящее, третье, издание книги является исправленным и дополненным по сравнению с первыми двумя изданиями. Глава 1-я дополнена сведениями о Каппадокии и разделом, посвященным литературному наследию Григория; в главе 2-й добавлено несколько цитат из стихотворения святителя «О себе самом и о епископах»; глава 3-я пополнилась разделом, посвященным теме сошествия Христа во ад. В остальном книга, написанная в 1997 году, не претерпела существенных изменений.

Епископ Венский и Австрийский Иларион

Жизнь и учение св. Григория Богослова

Предисловие митрополита Сурожского Антония

Блажен, кто ведет пустынную жизнь, не смешивается

с пресмыкающимися по земле, но обожил свой ум.

Блажен, кто, общаясь с многими, не развлекается

многим, но всем сердцем обращен к Богу.

Блажен, кто вместо всех стяжаний приобрел Христа;

у кого одно стяжание - крест; его и несет он высоко…

Блажен, кто, приняв на себя управление народом, чистыми

и великими жертвами приводит Христа к людям…

Блажен, кто в высоком полете очищенного ума

видит сияние небесных светов.

Св. Григорий Богослов (PG 37,781–783)

Я с большим вниманием и все возрастающим интересом прочел книгу о. Иеромонаха Илариона (Алфеева) о святом Григории Богослове.

Слишком часто трактаты, посвященные великим богословам, оставляют в тени их духовное постепенное возрастание “от силы в силу», и у читателя создается ложное впечатление о том, будто они на широких, могучих крыльях возлетали на высоты богопознания. На самом же деле путь каждого из них был сложен: укорененный в вопрошаниях их времени, связанный с особенными свойствами их душевного и умственного строя, он в значительной мере зависел от богоданных встреч и поисков Истины в сумерках современной им философской и богословской мысли. Не сразу находили они ответы на вопросы, рождаемые их собственными глубинными переживаниями и не только поставляемые им, как и всем их современникам, в недрах христианской общины, но и настойчиво вырастающие из блуждания мысли и прозрений их современников, и своих, и» внешних».

Книга о. Илариона с разительной ясностью раскрывает нам внутренний путь Святого и постепенно проясняющееся видение им Истины.

В наши дни, когда перед каждым верующим, как и пред всей Церковью, встают вопросы, рождаемые из глубин церковного сознания, а также поставленные миром в его агонии, блужданиях, но и в его отчаянном искании ответов ему доступных, понятных, должны мы, верующие, научиться вслушиваться в вопрошания наших единоверных, а также и людей, стоящих вне церковного опыта и молящих нас отвечать им на доступном им языке на вопросы, которые они имеют право ставить и на которые мы обязаны отвечать творчески и с любовью.

Я надеюсь, что многие оценят вклад, сделанный о. Иларионом в наше понимание Путей Православного Богословия через писания Святого Григория Богослова.

Митрополит Сурожский Антоний

Глава I. Жизненный путь св. Григория

за ценные замечания и советы

1. Ранний период

Моему учителю епископу Каллисту

за ценные замечания и советы

Жизнь Григория хорошо документирована - прежде всего благодаря тому, что он много писал о себе самом. Среди его автобиографических произведений основное место занимает книга под общим названием" "О себе" "(Peri heautou). Она содержит девяносто девять стихотворных произведений, в том числе монументальную поэму" "О своей жизни" "(Peri tou heautou Bion; De vita sua). Кроме того, автобиографическими являются некоторые Слова Григория - как те, что посвящены отдельным событиям его собственной жизни (иерейской хиротонии, удалению в пустыню, удалению с епископского престола), так и те, что посвящены его ближайшим родственникам и друзьям (отцу, брату Кесарию, сестре Горгонии, Василию Великому). Обширная переписка Григория тоже проливает свет на некоторые детали его биографии.

Начиная жизнеописание св. Григория, мы обращаемся к самому святителю словами, написанными в его честь столетий назад:

От богословныя и высокия мудрости твоея исполни мой ум убогий и страстный, яко да воспою житие твое, отче. Не могу бо слово принести тебе, аще не ты подаси ми крепость слова, и разум и мудрость, яко да от твоих твоя принесу тебе, и от богатства добродетелей твоих, оттуду обрящу вину, и увенчаю честную и святую главу твою, с верными взывая: Радуйся, отче, богословия уме краснейший!

Детство и юность

Будущий святитель родился недалеко от города Назианз на юго–западе Каппадокии в фамильном имении своего отца, тоже Григория, епископа местной церкви.

Григорий Назианзен–старший, богатый и влиятельный аристократ, в молодости принадлежал к малоизвестной секте ипсистариев, в которой элементы язычества были перемешаны с иудаизмом: последователи этого учения отвергали идолопоклонство и жертвоприношения, но поклонялись огню и светильникам, почитали субботу, но отвергали обрезание. Позже, главным образом под влиянием жены, он принял христианскую веру, обратился к отцам Никейского Собора 325 г. с просьбой о Крещении и был крещен архиепископом Каппадокийским Леонтием. Вскоре он был избран пресвитером и затем епископом Назианза, преемником Леонтия. Он управлял епархией в течение весьма долгого времени, сочетая кротость пастыря со строгостью администратора.

Жена Григория–старшего, Нонна, была не только сотрудницей, но и" "предводительницей" "мужа: подчиняясь ему в семейных делах, она была его" "наставницей" "в благочестии. Она соблюдала посты и проводила ночи в молитве, занималась благотворительной деятельностью, покровительствуя вдовам и сиротам. Именно она, по–видимому, оказала решающее влияние на христианское воспитание своих детей - Григория–младшего, Кесария и Горгонии.

Григорий–младший отзывался о своих родителях с благоговением и почтением, видя в отце образ истинного архипастыря, а в матери - образ идеальной супруги, через которую дети приобщились к христианской традиции:

Она от родителей унаследовала богоугодную веру,

И золотую эту цепь возложила на детей своих.

Мужской нрав нося в женском образе,

Она постольку лишь касается земли и заботится о мирском,

Поскольку можно перенести в жизнь небесную

Всю здешнюю жизнь, и легкими стопами вознестись на воздух.

Родитель же прежде был дикой маслиной и служил идолам,

Но привился к корню маслины доброй,

И настолько напитался от благородного корня, что закрыл собою

Дерево и многих напитал медоносным плодом.

Он сед умом и сед волосами,

Кроток, сладкоречив, новый Моисей или Аарон некий,

Поставленный посредником между смертными и небесным Богом,

Чистыми священнодействиями и жертвами нашими,

Которые приносит чистый внутри себя ум,

Приводит он смертных в единение с бессмертным и великим Богом.

От такого отца и такой матери произошел я…

По свидетельству самого Григория–младшего, он родился благодаря молитвам матери: пламенно желая иметь сына, она горячо умоляла об этом Бога, дав обет посвятить Ему своего первенца. Однажды во сне она увидела будущего ребенка и услышала его имя. Григорий всегда помнил об этом событии, считал себя" "новым Самуилом" "и рассматривал свою жизнь как исполнение обета, данного матерью.

Детство Григория было счастливым и благодатным: он рос, окруженный любовью родителей, домашних и слуг. На его христианское воспитание оказало влияние как чтение книг, так и общение с" "добродетельными мужами" ". Но, возможно, решающим для него был его собственный опыт молитвы и мистического соприкосновения с божественной реальностью. Григорий, в частности, упоминает о" "ночных видениях" ", при помощи которых Бог вселял в него любовь к целомудренной жизни. Во время одного из таких видений юному Григорию явились две прекрасные девы - Чистота (hagneia) и Целомудрие (saophrosyne): они призвали мальчика избрать девственный образ жизни, чтобы приблизиться к" "сиянию бессмертной Троицы" ". Это видение оставило глубокий след в душе Григория и во многом предопределило его жизненный выбор.

Жизнь и учение св. Григория Богослова

Предисловие митрополита Сурожского Антония

Блажен, кто ведет пустынную жизнь, не смешивается

с пресмыкающимися по земле, но обожил свой ум.

Блажен, кто, общаясь с многими, не развлекается

многим, но всем сердцем обращен к Богу.

Блажен, кто вместо всех стяжаний приобрел Христа;

у кого одно стяжание - крест; его и несет он высоко…

Блажен, кто, приняв на себя управление народом, чистыми

и великими жертвами приводит Христа к людям…

Блажен, кто в высоком полете очищенного ума

видит сияние небесных светов.

Св. Григорий Богослов (PG 37,781–783)

Митрополит Сурожский Антоний

Глава I. Жизненный путь св. Григория

за ценные замечания и советы

1. Ранний период

Моему учителю епископу Каллисту

за ценные замечания и советы

Детство и юность

Если Слово, посвященное Киприану, вряд ли можно считать особой удачей Григория как ритора и проповедника, то Похвальное Слово Афанасию Александрийскому, несомненно, является одним из лучших произведений этого жанра, написанных в Византии. Жанр похвального слова был вполне традиционным для византийской риторики. Характеристиками этого жанра было упоминание автором лишь о добродетелях героя (всякое упоминание о недостатках исключалось) и использование различных "общих мест": герой любого похвального слова был, как правило, из благородной семьи, с детства отличался от своих сверстников, побеждал все искушения, совершал различные чудеса. Все эти особенности были у похвального слова общими с житием святого. Однако, в отличие от жития, похвальное слово не предполагало последовательное описание жизни героя: автор упоминал лишь о некоторых эпизодах, которые должны были свидетельствовать о достоинствах человека. Похвальное слово - это не "икона с житием", а скорее "материалы к житию", "штрихи к портрету" святого.

Григорий был знаком с "Житием Антония Великого", которое стало прототипом большинства последующих житий святых, однако он подчеркивает, что его собственное Слово, посвященное памяти Афанасия, не претендует на исчерпывающую полноту, характерную для жизнеописаний святых:

На то, чтобы сказать о нем все и выразить удивление по поводу (всех обстоятельств его жизни), потребовалось бы, может быть, больше времени, чем требуется для настоящего слова, и это было бы делом истории (historias), а не похвального слова (euthymias). Мне и хотелось бы в назидание и услаждение потомству описать его доблести в отдельном сочинении, как он написал житие (bion) божественного Антония, изложив монашеское законоположение в виде рассказа. Но сейчас мы расскажем лишь о немногом из многих его деяний, а именно лишь о том, что запечатлелось в нашей памяти как наиболее значительное,- расскажем, чтобы удовлетворить собственному желанию и воздать должное празднику; большее же предоставим знатокам.

Разница в возрасте между Афанасием и Григорием составляла примерно тридцать пять лет. Афанасий был еще при жизни известен как твердый борец с арианством: после смерти он стал символом борьбы за Православие в среде защитников никейской веры. Так как защита никейской веры были главным делом Григория во время его служения в Константинополе, он считал себя прямым продолжателем дела Афанасия, а потому особенно уместно для него было произнести отдельную проповедь, посвященную этому исповеднику веры. Кроме того, для Григория была весьма немаловажной поддержка Петра Александрийского, который был племянником и преемником Афанасия. Вероятнее всего, Слово было произнесено в 379 г., то есть до того, как взаимоотношения между Григорием и Петром Александрийским были омрачены из-за участия последнего в рукоположении Максима-циника.

Если о жизни Киприана Карфагенского Григорий не имел достоверных сведений, то о жизни Афанасия он знал достаточно хорошо. Афанасий родился около 295 г. К моменту созыва в 325 г. Вселенского Собора в Никее он был уже диаконом и сопровождал на Собор своего епископа Александра Александрийского: на Соборе молодой диакон проявил себя как ревностный противник арианства. В 328 г. он был избран епископом Александрии, однако семью годами позже был изгнан из города императором Константином, который в последние годы своей жизни активно поддерживал ариан. После смерти Константина в 337 г. Афанасий вернулся в Александрию, однако по проискам Евсевия Никомидийского, был вторично смещен со своего поста: на его место поставили Григория Каппадокийца. Афанасий отправился в Рим искать управы на своих собратьев и был полностью реабилитирован Сардикийским Собором 343 г. Он вернулся в Александрию через три года, после смерти Григория Каппадокийца. В 356 г. он был смещен императором Констанцием и отправился в третью ссылку, на этот раз в египетскую пустыню. После того, как назначенный на его место Георгий, тоже Каппадокиец, был убит, Афанасий в 362 г. вернулся к своей пастве. В четвертый раз он был изгнан из столицы Египта Юлианом Отступником, в пятый - Валентом. Вернувшись в Александрию в 366 г., он провел остаток дней в мире и скончался в 373 г.

В описании Григория Афанасий предстает перед нами прежде всего как человек, в котором созерцание гармонично сочеталось с деятельной жизнью:

Изучив все книги Ветхого и Нового Заветов, как другой не изучил и одной, он обогащается созерцанием, обогащается и светлостью жизни и удивительным образом сочетает из обеих эту подлинно золотую цепь.., сделав жизнь путеводителем к созерцанию, а созерцанием запечатлев жизнь. Ибо начало мудрости - страх Господень , который есть как бы первая пелена; мудрость же, которая превзошла страх и перешла в любовь, делает нас друзьями Божиими и из рабов сынами.

Хотя в цитированном тексте theōria (созерцание) сопоставляется с bios (жизнью), речь, очевидно, идет о жизни в смысле практической деятельности, активного доброделания: в данном случае термин bios является синонимом слова praxis (букв. деятельность). Необходимость сочетания созерцания и деятельности как двух основных элементов мудрости - лейтмотив всей патристической традиции. Истинное знание-гнозис, свойственное христианскому мудрецу, заключает в себе, по Клименту Александрийскому, созерцание и деятельность. Согласно Григорию, "деятельность ведет к созерцанию". "Вся философия,- говорит он,- разделяется на две части - созерцание и деятельность... Созерцание является для нас средством достижения иного мира, а при помощи деятельности мы восходим к созерцанию, ибо невозможно достичь мудрости, не живя мудро". Именно таким истинным философом, христианским мудрецом, преуспевшим в созерцании и деятельности, был в глазах Григория Афанасий Александрийский.

Для Григория священство и епископство представлялись разновидностями деятельной жизни, тогда как монашество относилось к области созерцания. Как мы помним, сам Григорий долгое время раздумывал о том, какой образ жизни предпочесть, и отказывался от священства именно потому, что считал его несовместимым со стремлением к уединению. В лице Афанасия он видит монаха, который, однако, не ставил телесное удаление от мира и другие аскетические подвиги на первое место: монашество есть прежде всего внутреннее расположение и как таковое оно может сочетаться с активной деятельностью священника и епископа. Описывая жизнь Афанасия среди отшельников египетской пустыни, Григорий говорит:

Великий Афанасий, как для всех других был посредником и примирителем.., так примиряет пустынножительство с общежитием, показав, что и священство является философией и философия нуждается в тайноводстве. Ибо он сумел в такой степени сочетать одно с другим и сводить воедино безмолвную деятельность и деятельное безмолвие (kai praxin hēsyxion kai hēsyxian emprakton), что убедил считать характерной чертой монашества скорее постоянство в образе жизни, чем телесное удаление от мира...

В Афанасии, кроме того, сочетается верность православной догматической традиции с высокой личной нравственностью: "его образ жизни служит правилом для епископов, а его догматы - закон для православия". В Восточной Церкви никогда не было споров о том, что важнее - вера или нравственность. Между словами апостола Павла о том, что "человек оправдывается только верою, а не делами закона", и словами апостола Иакова "вера без дел мертва" не видели противоречия: вера и дела воспринимались как две неотъемлемые части христианского образа жизни, точно так же как созерцание и деятельность - неотъемлемые части истинной философии.

Григорий умело пользуется традиционным для риторики приемом сопоставления положительного героя с отрицательными, на фоне которых его достоинства становятся еще более очевидными. Афанасий, как утверждает Григорий, не имел ни одного из недостатков, свойственных епископам его времени, которых Григорий резко критикует. Портрет Афанасия, написанный Григорием, есть ничто иное, как словесная икона:

Он был высок делами, но смирен сердцем; в добродетели никому не доступен, в обращении же весьма доступен; кроток, несклонен к гневу, сострадателен; приятен в слове, еще приятнее нравом; ангелоподобен наружностью, еще более ангелоподобен сердцем; когда налагал взыскание, оставался спокоен, когда хвалил (кого-либо), был назидателен. Притом ни одного из этих (качеств) он не портил неумеренностью (ametria), но и выговоры делал он по-отечески и хвалил как подобает начальнику; и мягкость не была у него слабостью, и строгость не была жестокостью; напротив, первая была снисходительностью, а вторая - благоразумием, обе же вместе - философией. Он нуждался лишь в немногих словах, потому что достаточно было самой жизни его для назидания; еще реже нужен был жезл, так как достаточно было слова; и еще реже нужно было сечь, так как достаточно было жезла, ударяющего умеренно.

Напротив, идейные противники Афанасия в описании Григория приобретают вполне карикатурный облик. Арий, например, характеризуется как "соименник безумия, который понес справедливое возмездие за необузданность языка, и умер в нечистом месте.., и расселось (чрево его), как у Иуды, за равное с ним предательство Слова". Юлиан Отступник, по словам Григория, "вознеистовствовал против Христа и извергнул из себя василиска нечестия, которого с давних пор носил в себе". Однако больше всех достается Георгию Каппадокийцу, который, согласно Григорию, не обладал ни одним из свойств, характерных для положительных героев - ни благородным происхождением, ни образованностью, ни приятной внешностью, ни благочестием:

(Это было) какое-то каппадокийское чудище.., худое родом и еще худшее разумом, не вполне свободное, но смешанное, подобно тому, как мы знаем о мулах: он начал с того, что прислуживал за чужим столом как некий раб, продавшийся за кусок хлеба, наученный делать и говорить все ради (насыщения) чрева; наконец, он достиг общественной службы, но получил в ней самое последнее место хранителя свиного мяса, которым питается войско, но потом употребил доверие во зло и жил ради чрева; когда же не осталось у него ничего, кроме собственного тела, он замышляет бегство и, переходя из одной страны в другую, из одного города в другой, в конце концов, к общему вреду Церкви, подобно какой-то египетской язве, достигает Александрии. Здесь кончаются его скитания и начинается злодейство. И хотя он не имел никаких достоинств, был непричастен свободной словесности, не был приятен в общении, не имел даже вида или пустой личины благочестия, однако же был страшнее всех в злодействах и в том, чтобы приводить дела в смятение.

Насколько достоверна информация о жизни Георгия Каппадокийца до его прибытия в Александрию, мы не беремся судить. Известно, что он был учителем Юлиана Отступника, который его не любил: когда Георгий был убит разъяренными александрийцами, разрубившими его тело на куски, Юлиан отметил, что, пожалуй, этот человек заслуживал даже худшей участи; впрочем, Юлиан подчеркнул, что ему стыдно за людей, решившихся на такое убийство. Последующие историки возложат вину за убийство Георгия на язычников, однако Григорий Богослов, как кажется, склонен был видеть в этом дело рук христиан:

Александрийская чернь... не выдержала необузданности этого человека и предала его злобу необычной смерти, а смерть отметила необычным надругательством. Вам известны и этот верблюд, и необычный груз, и новое возвышение, и первое и, думаю, единственное шествие, грозные и теперь для наглецов... Этот тайфун неправды, растлитель благочестия, предтеча диавола получает наказание, по-моему, не заслуживаюшее похвалы, ибо надо было смотреть не на то, что он должен был претерпеть, но на то, что нам надлежало делать...

Еще один прием, которым пользуется Григорий - сравнение Афанасия с его святыми предшественниками, занимавшими александрийский престол, а также с ветхозаветными праведниками. Григорий сравнивает Афанасия даже с самим Христом: "Для чего вам описывать этого человека? Павел... уже описал его, восхваляя Первосвященника великого, прошедшего небеса - да дерзнет и на это мое слово, ведь он называет христами живущих во Христе!". Торжественный въезд Афанасия в Александрию напоминает Григорию о входе Господнем в Иерусалим: Афанасий тоже въезжает в город на осленке, его тоже встречают дети и взрослые; только что не подстилают под ноги осла Афанасиева пальмовые ветви, во всем же остальном его вступление в город было "образом (eikōn) входа Христова".

В Похвальном Слове Афанасию нет систематического изложения христианской триадологии; есть лишь отдельные выпады против арианства. Впрочем, Григорий не забывает упомянуть о том, что, когда в среде сторонников никейского исповедания начались споры по поводу Божества Святого Духа, Афанасий направил императору исповедание веры с изложением православного учения о равенстве и единосущии Лиц Святой Троицы.

С богословской точки зрения представляют особый интерес рассуждения Григория по поводу латинской триадологической терминологии, содержащиеся в конце Похвального Слова. В ходе этих рассуждений Григорий высказывает несколько драгоценных идей по поводу догматических споров и схизм между различными Церквами:

Ибо как от почерпнутой воды отделяется не только то, что отделилось от руки, ее почерпнувшей, но и то, что вытекает сквозь пальцы из остающегося в руке, так и от нас отделяются (sxizetai) не только нечестивые, но и самые благочестивые, причем не только из-за догматов незначительных (peri dogmatōn mikrōwn), которыми можно и пренебречь (parorasthai axiōn),- что было бы не так страшно,- но даже из-за выражений, имеющих один и тот же смысл. Когда мы благочестиво говорим об одной сущности и трех Ипостасях,- причем слово "сущность" указывает на природу Божества, а слово "ипостась" - на личные свойства Трех,- и когда итальянцы думают точно так же, но, по бедности своего языка и недостатку терминов, не могут отличить ипостаси от сущности и потому заменяют термин "ипостаси" термином "лица" (prosōpa), тогда что получается? Нечто весьма смешное, или скорее плачевное. Суетный спор о звуках (hē peri ton ēxon smikrologia) приняли за различие в вере! Потом уже у нас увидели в "трех Лицах" савеллианство, а в "трех Ипостасях" арианство. Вот до каких изобретений доводит любовь к спорам! Что же дальше? Все время прибавлялось что-нибудь огорчительное,- ведь любовь к спорам производит огорчения,- пока наконец не появилась опасность, что вместе со слогами разделятся концы вселенной. Итак, видя и слыша все это, тот блаженный (Афанасий).., кротко и человеколюбиво пригласив обе стороны и строго исследовав смысл выражений, поскольку нашел их единомысленными и ни в чем не отступающими от учения (Церкви), дозволил (употребление разных) терминов, соединив (обе стороны) в отношении к реальностям... Это (деяние) предпочтительнее многих бдений и возлежаний на голой земле, которые полезны только тем, кто их совершает.

Речь здесь идет об Александрийском Соборе 362 г., на котором был поднят вопрос о значении терминов "ипостась" и "сущность". Собор не был попыткой примирить греческий Восток и латинский Запад: он состоял из восточных отцов, на нем обсуждались позиции греческих никейцев и греческих же омиусиан. Строгие никейцы были склонны говорить о Троице как одной Ипостаси, тогда как среди омиусиан употреблялась терминология трех Ипостасей в одном Божестве: для первых "ипостась" была синонимом "сущности", для вторых - синонимом "лица" (prosōpon). Вследствие различия в понимании термина "ипостась" никейцы воспринимали выражение "три Ипостаси" как три Божества, отличающиеся одно от другого по сущности, что звучало как скрытое арианство; омиусиане, напротив, считали, что в выражении "одна Ипостась" таится опасность савеллианства, то есть отождествления Личности (prosōpon) Отца с Личностями Сына и Духа. Еще до Александрийского Собора западный епископ Иларий Пиктавийский предпринял попытку примирить никейцев с омиусианами; Александрийский Собор стал следующим шагом на пути к этому примирению; полное восстановление церковного единства наступило уже благодаря Великим Каппадокийцам, которые окончательно определили значение термина "ипостась" как личностного существования и синонима термина "лицо". Что же касается латинского Запада, то лишь немногие богословы, подобные Иларию, который был знаком с греческой терминологией, могли вникнуть в суть спора о значении термина "ипостась": поскольку и hypostasis, и prosōpon переводились на латынь как persona, действительный смысл разногласий между никейцами и омиусианами ускользал от большинства западных богословов.

В цитированном тексте Григорий выдвигает несколько весьма важных тезисов. Во-первых, он подчеркивает, что разница в догматической терминологии не всегда означает разногласия в понимании самих догматов, и далеко не все догматические споры, возникающие между Церквами, являются следствием различия в вере; многие из них - всего лишь "суетные состязания о звуках". История Церкви знает много случаев, когда исповедание веры одной Поместной Церкви, переведенное на другой язык или понятое в контексте иной богословской традиции, воспринималось как еретическое и отвергалось другой Церковью. На этой почве возникали расколы, прекращалось евхаристическое общение между Церквами, их главы предавали друг друга анафеме. Потом проходило время, и люди понимали, что говорили на разных языках, но исповедовали одну веру: тогда церковное общение восстанавливалось. Впрочем, расколоть Церкви оказывалось гораздо легче, чем потом воссоединить их. Многие разделения, возникшие в эпоху Вселенских Соборов и позднее, остаются неуврачеванными до сего дня.

Не менее важен другой тезис Григория: существуют "незначительные" ("малые") догматы, по поводу которых допустимы разногласия. Это те догматы, которыми можно "пренебречь" ради церковного единства.

Третий тезис Григория, содержащийся в цитированном тексте: от Церкви нередко отсекаются не только "нечестивые" (еретики), но и те "самые благочестивые" христиане, которые или отвергли какую-то догматическую формулировку, заподозрив в ней ересь, или уклонились в неправильное понимание одного из "малых догматов". Эти люди, очевидно, остаются верными Церкви, хотя и оказываются вне общения с ней. Таким образом, не все христиане, отделившиеся от Церкви, непременно являются еретиками. Современный богослов, сравнивающий догматические традиции двух Церквей, некогда отделившихся одна от другой, нередко оказывается в ситуации, когда от него требуется определить, является ли то или иное учение ересью, несовместимой с общецерковным учением, или разногласием по поводу "малого догмата", допустимым в рамках единой церковной традиции, или вообще "спором о звуках", возникшим в результате недоразумения и непонимания.

Наконец, четвертый тезис Григория, заслуживающий внимания: работа по сохранению единства Церкви, стремление привести разделившиеся церковные группировки к единомыслию в богословских вопросах важнее, чем аскетические подвиги, "полезные только тем, кто их совершает". Такая идея может показаться неожиданной для Отца Церкви IV века, но не этому ли посвятили жизнь и сам Григорий, и Афанасий - борьбе за восстановление церковного единства, разрушенного в результате разногласий между несколькими богословскими партиями? Именно из-за необходимости участвовать в этой борьбе Григорий не стал отшельником, но принял на себя епископский сан и не побоялся оказаться в эпицентре бури. Именно из-за необходимости восстановить Православие во "вселенной" Афанасий не пошел по стопам Антония Великого, но взвалил на свои плечи защиту Никейской веры. И Григорий, и Афанасий жертвовали своим личным спасением ради спасения Церкви, но именно за это Церковь и назвала одного "Богословом", другого "Великим", признав обоих "вселенскими учителями" и столпами православной веры.

Разница в триадологической терминологии между греческим Востоком и латинским Западом стала очевидной уже в IV веке. На рубеже IV и V веков блаженный Августин напишет трактат "О Троице", где отправным пунктом станет не "монархия" Бога Отца, как это было принято на Востоке, но единство Божественной Природы: три Лица (personae) Троицы обладают единым действием и единой волей, дествуя как "одно начало" (unum principium). По Августину, Они суть одно начало и по отношению к Святому Духу, Который является "общим даром" Отца и Сына, будучи общением между Отцом и Сыном и любовью, которую Они изливают в наши сердца. Именно тринитарная доктрина Августина предопределила появление в латинском Символе веры утверждения об исхождении Духа от Отца и Сына (Filioque), ставшего одной из причин разрыва между Востоком и Западом. Хотя разрыв произойдет значительно позже, можно констатировать, что западная концептуальная модель Троицы, которая получила вполне законченный вид у Августина, уже в IV веке отличалась от восточной.

Святой Афанасий, который умел примирять созерцание с деятельностью и общежитие с пустынножительством, примирил, как утверждает Григорий, и Восток с Западом, когда дело коснулось важнейшего пункта христианской догматики - учения о Троице. Афанасий сумел показать, что вера у Востока и Запада одна, существуют лишь терминологические отличия. "Пусть это его деяние послужит назиданием и для наших современников, если только захотим взять Афанасия за образец",- замечает Григорий. Скольких церковных расколов Древняя Церковь могла бы избежать, если бы в ней было достаточно людей, которые, подобно Афанасию и Григорию, были способны возвыситься над терминологическими спорами и увидеть, что во многих случаях один и тот же догмат выражается в различных богословских традициях при помощи различных формулировок! Сколько церковных разделений можно и в наши дни уврачевать, если богословы сумеют, пользуясь методологией, разработанной Григорием, четко определить, что есть ересь, что - незначительное догматическое разногласие, а что - лишь терминологический спор.